статьи Владимир Парошин приобрести пейзаж

В одном из больших залов Центрального дома художников в Москве я видел, как зрители, равнодушно просматривавшие (зал за залом) картины других художников, здесь, на парошинской экспозиции, останавливались, поражённые. Слышался восхищённый шёпот...

В любом искусстве — в музыке ли, в литературе, в живописи важно — прежде всего «душевное вложение», без которого любой, самый изощрённый художественный эксперимент тщетен... Владимиру Парошину удалось главное — пройдя закономерным путём проб-ошибок, он проложил внутренний путь от глаза к сердцу и оттуда к неповторимому мазку на холсте...

«Самый наполненный момент мой жизни — это 1992 год, когда я открыл для себя свою Москву, нашёл к ней свой живописный ключ...» — говорит Парошин. Действительно, его главная тема — Город, с особой тихой живописностью «уголков», затерянных «двориков».

«В начале века в поэтическом обиходе символистов часто встречалось выражение «душа города», как синоним особой просветленности, поэтичности, одухотворённости городского ландшафта. И это полностью относится к творчеству Вл. Парошина... Художник мастерски использует символы, аллегории, метафоры для того, чтобы выразить душу Москвы. Загадочная атмосфера тайны пронизывает его картины» — пишет Лев Дьяков, стремившийся раскрыть творческий метод художника. Можно не совсем согласиться с тем, что решительно каждый изображённый предмет здесь символичен. У Парошина больше световой и цветовой углублённой, изящной естественности. Но Л.Дьяков подмечает то, как символически прочитываются холсты художника: «...Так, тёмные арки обозначают прошлое, живое и трепетное. Эту же роль играют окна с открытыми форточками или просто выбитыми стёклами. Солнечный свет создаёт атмосферу тёплых воспоминаний, надежды и настроение некоторой трепетной недосказанности...».

Атмосфера! — вот слово действительно характеризующее. Парошин — творец атмосферы, которая на его холстах создаётся порой совершенно неожиданным образом — за счёт особой плавности слегка закруглённых форм, за счёт особенного, где сдержанного, а где будто лучистого света...

Одна из наиболее открытых, распахнутых ветру и солнцу работ — «Здравствуй» из авторской серии «Край». Это фантазийный пейзаж. Мы будто попадаем в южный город — Одессу? — Феодосию? — черепичные крыши домов, которые «спускаются» плавно к морю. На переднем плане на флагштоке флюгера русалка блестит, вызолоченная лучами, за домами до горизонта — морской простор. Откуда название холста? — а от малой фигурки человека на берегу, где волны припадают к песку пляжа... Человек поднимает руку в приветствии — не девушке ли, романтически ждущей где-то в окне, адресован этот бодрый лёгкий привет?..

К той же серии «Край» относится и полотно «Утро». Тут тоже дома у моря. Но чуть больше таинственности. Дома выстроены на горе. Видна перекличка трёх планов — слева солнечные ранние лучи ложатся во двор меж домами, на высокие пирамидальные тополя. Второй цветовой просвет полотна — розовые небесные свечения над морем — к горизонту. И, несмотря на этот утренний свет, всё ещё горит над темнеющем морем фонарь... Изумрудная точка фонаря светится прямо над каменной крутой лестницей, ведущей куда-то под гору, вниз... Окна и окошки добавляют таинственности, как и на многих других картинах Парошина.

Однако не всегда так писал художник. К более раннему периоду, к концу 80-х годов относится «Провинциальный вокзал». При огромной «атмосферной» насыщенности, это полотно создано в ином временном континууме. Дождевое настроение длительности... Мы в каком-то маленьком провинциальном городе, возможно где-то в Сибири, на родине художника... Здание вокзала, овальных, стародавних форм... Часы над входом, пустая скамейка у стены. Освещено лишь одно окно близ тамбура входа, у которого две мужских фигуры — один прикуривает у другого. Над ними, под часами — на фронтоне вокзала столь нудно-знакомая нам по советским временам на красной материи надпись: «Решения ХХVII съезда КПСС в жизнь!» Оголённое осеннее дерево, вышка с двумя железнодорожными прожекторами, сдвоенный телеграфный столб, окошки домиков, светящиеся вдали, довершают картину... Тот, кто помнит те годы, попадает в них чувством сразу, будто на художеством созданной «машине времени»...

По времени написания к «Провинциальному вокзалу» близко «Красно солнышко» (1991). Тут Парошин тоже выбрал вечернее состояние и настроение, выраженное, однако, совершенно иначе. Красный росплеск, марево закатного солнца, четыре, написанные довольно условно, деревенские хатки. На переднем плане, у неровной, полуобрушенной ограды, околицы — трагическая фигура: молодой парень то ли в пьяной усталости, то ли в скорби неразделённой любви коленопреклоненно поник головою... Эта картина написана по реальным воспоминаниям, со сцены, запомненной в Тюменской области. Перед нами единственная, пожалуй, работа Парошина, когда ему удалось прямо отразить трагедию России... невыплаканную, обобщённую, на фоне краснеющего жёлто-красного заката, обещающего ветер...

Что-то неуловимое от того периода перешло и в поздние работы, более отточенные, более конкретные, в чём-то более строгие, но не менее внутренне лиричные. Например — «На большой Ордынке». Этот пейзаж написан с натуры из окна дома, где у Ардовых останавливалась, приезжая в Москву, Ахматова. Вл. Парошину показались символичными — на грубо-кирпичном здании колючая проволока, а за ней, в заснеженном далеке, близ снеговых крыш — храм святого Клемента в Клементьевском переулке... Вопреки настороженному колориту картины, усиленному бытовой деталью — надписью, виднеющейся во дворе — «Машины не ставить», всё же и здесь есть уют. Он дан тёплым светом в окошке, в кирпичной стене. Мы ещё раз убеждаемся: Парошин — поэт настроения, оно полнозвучно в любом его пейзаже.

«Я очень доверяю своему наитию, когда пишу без натуры,— признается Парошин, — знаю: если я в первый же сеанс не нашёл нужный ход, не продолжаю... Но если чувствую, что я на верном пути, могу просидеть за мольбертом 1—2—5 дней, полностью отдаваясь работе. Когда замысел кончен, несколько дней не могу ничего делать...» Парошин действительно не создает эскизов — потому что в эскизе можно уже полностью высказаться. Процесс создания любой его вещи динамически-импровизационен... Он считает, что в произведении не должно быть видно труда. Должны быть достигнуты цельность, лёгкость. Иной раз, набрасывая предварительный подмалёвок, он находит ценный момент, от которого отталкивается. Надо ценить элементы случайности — считает он.

Есть у Парошина работы особой торжественной, символической значимости. При реалистическом мастерстве смысловая их палитра явственно-шире. К ним относится «Свей» (1996), рождённый из впечатления о заледенелых крышах. На нём занесённые снегом дома — символ северного Одиночества. Или «Осень в усадьбе» (1998), где поймана туманная задумчивость осени, переданной и низко нависшей жёлтой листвой, уходящей в туман перспективой, и терпеливо хранящими вековое молчание каменными львами на парковых постаментах. Львы родом из усадьбы Усачёвых-Найдёновых. Тональность и атмосфера — парошинские... К тому же ряду относятся и «Грифоны» (1998), тоже этапная, значимая работа, в ней соблюдена «парность», как и в «Осени в усадьбе», — два грифона с поднятыми за спинами каменными крыльями смотрят в по-беклиновски темнеющий пруд. Это очень молчаливая, «остановленная» во времени картина. И освещение у неё почти ночное, вода в пруду фантастически поблёскивает.

Обычно фантастику Парошин создаёт своего рода тематическим «поворотом» детали. В его полотнах почти всегда есть тонкие нюансы, на первый взгляд неприметные, делающие пейзаж совершенно волшебным. Например, в картине «Лето прошло» (1998) мы замечаем некоторую особую оптическую деформацию, закруглённость, создающую полноту многопланового объёма. В «Дворике в Съезжинском переулке» (1999) «эффект присутствия» создаётся посредством тени, делящей надвое уютно обжитый и тем не менее безлюдный двор...

Творчеству Парошина свойственна особая психологическая черта — сновиденность. По мотивам снов он создаёт картины столь глубинно-погружённые, завораживающие, как «Аллея» (1994). Иной раз чувство сокровенности привносится из его путешествий по грани сна и яви, когда уже не спишь, но ещё и не бодрствуешь... «Видения вспыхивают, слова доносятся, — повествует художник, — вижу угол какого-то двора. Земля, травы — и вдруг я понял, что земля — живое существо, но чувство этого глубже, его не объяснишь словами...»

При всём сказанном мы не поняли бы художника Парошина, если бы не знали ещё одной решающей черты его жизни — с возрастом он всё более обретает религиозную основу, и дни и часы свои сверяет со священным и вечным ориентиром — с Христианством... Не будь этого, не было бы, наверное, того удивляющего многих проникновенного света, той неизречённо-чудной ясности, которой пленяют его работы.

Правильно сказала о живописце Л.В.Птицына, чьими словами можно завершить нескончаемый по неисчерпаемости темы наш взгляд на картины и личность создавшего их творца: «Художник по призванию, что называется “божией милостью”, Владимир Парошин принадлежит к числу подвижников от искусства, которые без остатка отдают себя любимому делу и спокойно, без суеты творят по законам Красоты и Гармонии».

Станислав Айдинян