Вынужден признаться, что о московском художнике Владимире Парошине
год назад узнал случайно из разговора с ишимским искусствоведом Валерией
Лузиной, которая готовила альбом об одном из питерских художников,
уроженце своего города. Она и сказала, что казанцы тоже могут гордиться:
в Москве живёт и работает казанский по рождению художник
Владимир Парошин. С трудом удалось выйти на земляка по Интернету,
обменялись письмами, поговорили о возможной встрече. И вдруг телефонный
звонок: «Еду в Казанку, но поездка частная, к родственникам, потому
никакого ажиотажа». Согласился, но на встречу все-таки приехал и даже
более того: интервью, телесъёмка, визит к главе района. И вот мы с ним
беседуем.
– Владимир, начнем с рождения, тем более что оно связано с Казанкой.
–
Да, я родился в Казанском в 1950 году. Отец мой Аркадий Парашин воевал,
с фронта вернулся на родину. Мама родом из Белоруссии, так что есть
белорусские корни и, возможно, польские, потому что дед по матери носил
фамилию Малиновский.
– Вы чётко выговорили свою фамилию: Парашин, а Парошин – творческий псевдоним?
–
Фамилия наша образована от ласковой формы имени Прасковья: Параша.
Когда-то это звучало вполне прилично, но со временем фамилия перестала
быть благозвучной. При смене паспорта я, уже взрослый, заменил одну
букву. В центре села стоит памятник большевикам, погибшим во время
мятежа, отец говорил, что тут похоронен мой дед, коммунист, возможно,
фамилия тогда была чуть иной: Паршин. Говорил, что его сожгли
восставшие.
– Если сожгли, то, скорее всего, он был в Дубынке, там местную коммуну уничтожили, а всех коммунаров загнали в баню и сожгли.
– Возможно, о дубынских событиях я тоже наслышан. Но всё это со слов отца.
– Вы учились в Казанской школе?
–
Да, в начальной, она была на месте нынешней школы искусств, у
учительницы Анастасии Андреевны, царства ей небесного! А в Казанской
средней школе окончил восемь классов.
– Помните, с кем учились вместе?
–
Прекрасно помню. Валя Зматракова, Миша Каберов (сейчас в Тюмени живёт),
Толя Василенко, Володя Бадрызлов (он в Петербурге, мы встречались),
Володя Головачёв (живёт в Екатеринбурге), Толя Анбрехт.
– Уехали из Казанского пятнадцати лет?
–
Да, родители перебрались в центр России, в небольшой подмосковный
городок Малоярославец. Оттуда меня призвали в Советскую армию, служил в
ГДР, в группе советских войск в Германии (ГСВГ). У меня есть картина,
навеяна воспоминаниями о тех годах, и на ней едва заметна аббревиатура
«ГСВГ». Молодые люди не понимают, переспрашивают. Это уже история.
– Вы сейчас заезжали в гости к своим ишимским друзьям-художникам. Как это знакомство возникло?
– После службы я решил вернуться на родину, но остановился в Ишиме, жил и работал там три года.
– В то время уже рисовали?
–
Ну, рисовать я начал ещё в школе. Помню, был такой учитель Бачурин, он
оформлял школу, я ему помогал. Конечно, стенгазета. А в Ишиме я увлёкся
стихами, печатался в местной газете, но всерьёз занимался и живописью. У
меня был хороший друг Борис Серов, художник, он умер пять лет назад.
Это Борис мне сказал, что для развития художнику нужна среда. И я поехал
в Москву.
– Какие к тому были предпосылки? Кто-то позвал? Или вообще никаких знакомых?
–
Совсем никого и ничего. А вот так: Господь вёл, указал мне этот путь. В
поезде познакомился с молодым человеком по фамилии Коржевский. Он
увидел, что картины везу, посмотрел и посоветовал прийти к ним на
выставку на Малой Грузинской. Посоветовал, куда можно устроиться, назвал
районы Сретенки и Цветного бульвара. Туда я и пошёл, нашёл ЖЭК,
устроился дворником, получил приличную комнату в историческом доме на
Рождественском бульваре. Ко мне из Ишима приехала жена, мы
зарегистрировались, вот тогда и заменил одну букву в фамилии. В
дворниках был года полтора, потом перешёл в газовую котельную, времени
стало больше. После десяти лет жизни в столице получил квартиру.
– А с творчеством как в это время?
–
Писал и картины, и стихи. В девяностые годы у меня начались продажи
картин, я уже вступил в Союз художников. Правда, комиссия долго на меня
смотрела: что за парень? Теоретической подготовки никакой, а школа есть.
Но приняли.
– Членство в Союзе даёт какие-то преимущества?
–
После развала Советского Союза – никаких. Все имущество Союза
художников приватизировали мэтры, некоторые члены правления имеют по три
мастерских.
– Пожалуй, самый известный цикл Ваших картин – это
«московские дворики». Как Вы к ним пришли? Ведь Москва изрисована
художниками за три века вдоль и поперёк.
– Я много ходил на
этюды, напитался Москвой старой, не фасадной, не глянцевой. И когда-то
пришло понимание, как надо ее писать. Вот и родились «московские
дворики».
– Как можно охарактеризовать Ваш стиль, Вашу манеру? По «дворикам» могу рискнуть назвать её реалистической.
–
Я не стал бы возражать. Но «двориками» моя работа не ограничена,
«
Дворами нашего детства» назвал их один журналист, название прилипло,
хотя к моему детству Москва никакого отношения не имеет. На моем сайте в
Интернете выложены и другие циклы: «
Композиция», «
Край», «
Путешествия».
– У Вас много выставок. Это подведение итогов? Или просто показ? Сложно пробиться на выставку?
–
Я регулярно делаю выставки в Центральном доме художников. Приглашают,
это уже хорошо. Выставки формирую сам, потому что лучше меня никто не
знает, что главное, что важное. Вернёмся к «дворикам». В одном дворе
можно написать целый цикл, ты же не фотограф, чтобы развернуть панораму.
Там цветочек растёт, тут штукатурка осыпается, там в стене трещинки
появились, а вот кто-то пуговицу обронил. Это целый мир, космос, надо
его увидеть. И не обязательно в Италию для этого ездить.
– Три дня на родине ничего не навеяли? Можно увидеть на картине какой-то уголок села?
–
Боюсь сглазить. Есть одно место, запомню, сделаю зарисовки. Я хотел
увидеть старую керосиновую лавку, где-то рядом с домом культуры.
– Её нет, снесли.
–
Вот так уходит старина, а появляются новоделы, ваши коттеджи – такие
же, как и по всей России, ни вкуса, ни стиля, об архитектуре вообще
молчу. Кто их будет писать? Мне милее покосившаяся избушка, потому что
это часть жизни, история, её можно писать по-разному, и всё равно будет
интересно.
– Сельская тематика Вас не вдохновляет?
– У
меня есть несколько этюдов восьмидесятых годов. Ещё есть домик
Пирожкова, помню домик Салтановских у речного обрыва, тоже можно было бы
написать. Кстати, увидел название музея: имени Аржиловского. Я приезжал
«на халтурку» в район, мы встречались, красивый мужчина, очень приятный
в общении. В школьные годы я дружил с его дочерью Татьяной.