Возвращение Сибелиуса

Кто  и  когда  нарёк  эту  деревню  Волковкой  неизвестно.  Хотя  она  и  расположена  в  Тамбовской  области,  что  само  по  себе  лишний  раз  напоминает  о  тамбовских  товарищах,  но  волков  тут  отродясь  никто  не  видел.  Прочих  псовых,  пожалуйста,  сколько  угодно.  Из  каждой  подворотни  тявкает  дворняжка. Вот  и  Фёдорыч  приехал  не  один,  а  с  собачкой.  Надо  сказать,  что  псины  более  беспородной  и  невоспитанной  в  природе  просто  не  существует.  В  своё  время  Фёдорыч  по  доброте  приютил  это  существо,  назвав  его  Лесей.  С  новой  жизнью  Леся  своих  повадок  не  изменила  и  поэтому  Фёдорыч,  не  сумев  отучить  собаку  от  дурных  наклонностей,  смирился  с  тем,  что  есть  и  с  поводка  её  не  отпускал,  дабы  та  не  проглотила  какую-нибудь  инфекцию  с  помойки.
По  вечерам,  после  ужина  Фёдорыч  включал  радио  «Орфей»  и  слушал  классику.  Леся  время  от  времени  обнюхивала  край  стола – утроба  её  меры  не  знала,  она  заискивающе  посматривала  на  хозяина  и  лизала  его  ладонь,  попрошайничая.  Так  они  и  сосуществовали.
Фёдорыч  приехал  в  Волковку  поездом  за  полночь.  От  станции  до  деревни  километра  два.  Он  шёл  в  темноте,  посвечивая  фонариком  и,  как  путеводная  звезда  звучал  в  нём  Сибелиус.  Концерт  для  скрипки  с  оркестром,  который  он  слушал  накануне,  не  умолкал  в  нём.  Вступал  оркестр,  и  жалобный  голос  скрипки  уносился  серпантином  куда-то  ввысь.  Фёдорыч  держал  Лесю  на  поводке.  Она  шныряла  рядом,  прислушиваясь  к  ночным  шорохам.  И  в  какой-то  момент  померещилось  Фёдорычу,  что  собака  слышит  скрипку – она  приостановилась,  и  глаза  её  засветились.

Но  вот  наступило  утро.  День  выдался  невзрачный.  Парило  и,  значит  жди  дождя.  Леся  в  нетерпении  повизгивала,  и  Фёдорыч  пошёл  её  прогулять.  Прикрыв  за  собою  калитку,  он  увидел  соседа  Володеньку. Тот  пытался  загнать  курей  в  курятник.  Из  чего  Фёдорыч  сделал  вывод,  что  сосед  опять  в  загуле.  Поскольку  кто  же  утром  загоняет  птиц,  вроде  надо  бы  наоборот.  Видимо,  утро  и  вечер  у  Володеньки  поменялись  и  время  шло  у  него  своим  особым  чередом.  Виною  тому  была  фляга  с  бражкой,  что  стояла  в  сенях  и,  откуда  Володенька  методично  черпал  кружкой  мутную  жидкость.  Он  увидел  Фёдорыча,  уважительно  закивал  и  тотчас  вернулся  к  своим  курям.  Вернее  к  петуху,  который  никак не  желал  следовать  в  свой  гарем. Петух  метался  перед  Володенькой  а  тот,  широко  расставив  ноги  в  валенках,  теснил  его  ко  входу  в  курятник.  Наконец,  Володенька  не  вытерпел  и  пнул  петуха.  Валенок  сорвался  с  его  ноги  и  улетел  на  крышу  курятника,  куда  с  кудахтаньем  взлетел  и  петух.  Он  потоптался  по  валенку  и  победоносно  прокукарекал. 

– Ах,  ты  так!  -  вскричал  униженный  Володенька  -  ну,  погоди!  -  И  он  выругался.   Что  было  дальше  Фёдорыч  не  видел,  поскольку  Леся  натянув  поводок,  потащила  его  в  придорожную  канаву,  где  и  справила  свою  нужду.

В  Волковке  одна  улица.  Она  же  главная,  она  же  центральная.  Где-то  посредине  улицы,  а  стало  быть,  в  центре  деревни  Фёдорыч  встретил  Топтуна.  Тот  переминался  с  ноги  на  ногу,  за  что  его,  вероятно  и  прозвали  Топтуном.   Наверное,  имелось  у  него  имя  и  отчество,  но  все  в  деревне  звали  его  Топтуном.  Так  знал  его  и  Фёдорыч.  Они  поздоровались.  Топтун  потрепал  Лесю  по  загривку,  затем  сунул  палец  в  рот,  послюнявил  его  и,  выставив  перед  собой  торчком,  многозначительно  заметил:  -  Ветер  северный.  Гроза  будет.  Что  будет  гроза  Фёдорыч  и  сам  чуял.  Чёрные  тучи  наползали  на  Волковку  и  вдали  уже  поблёскивало.  Тем  не  менее,  он  решил  повидаться  с  Лёшей  и  Нюрой,  чей  дом  был  неподалеку.   – Опять  дома  сидеть,  в  окно  глядеть  -  мрачно  заметил  Топтун  и,  в  преддверии  грозы  выругался.  На  том  они  и  расстались.
Лёшу  и  Нюру  Фёдорыч  застал  во  дворе.  Вилами  они  носили  навоз  из  коровника,  складывали  его  в  жестяное  корыто,  чтобы  затем  удобрить  им  огуречник.  Завидев  Фёдорыча,  они  опёрлись  на  вилы  и  заулыбались.

- С  приездом!  Ну  как  жизнь  городская?  -  спросила  Нюра.

- Да    как  сказать… - раздумчиво  отвечал  Фёдорыч  -  да  ты  сама,  Нюра  знаешь  про  нашу  нынешнюю  жизнь…

- Да  что  мы  деревенские  знам?  Ничего  не  знам…  -  начала  было  Нюра,  но  тут  её  перебил  Лёша:

- Во,  баба!  Баба,  она  и  есть  баба.  Тебе  человек  что  говорит.…  Тут  Нюра  обиделась  и  перебила  Лёшу.  Они  поссорились  и  наперебой  выругались.  Чёрные  тучи  над  Волковкой   сгустились,  и  грянул  гром.
Фёдорыч  поспешил  домой.  И  хоть  Лёша  с  Нюрой  зазывали  его  в  гости,  он  устоял  и  пообещал  зайти  к  ним  после  грозы.

Леся,  затравленно  озираясь,  пряла  ушами  и,  пригнув  голову  к  земле,  тащила  его  на  поводке.  Они  вбежали  в  дом  и  за  окнами  враз  потемнело.  Щемящая  тишина  сгустилась  и  всё  замерло   Леся  вскочила  на  кровать  и  заскулила…
И  грянул  гром.  Он  был  такой  чудовищной  силы,  что  казалось,  что  дом  рушится  и  всё  летит  в  бездну.  Леся  завыла.  Первобытный  ужас  обуял  её.  Она  инстинктивно  присела  и  помочилась  на  постель.  Фёдорыч  схватил  веник.

– Ах,  чтоб  тебя  -  вскричал  он  и  выругался.  Леся  опрометью  метнулась  к  двери,  башкой  распахнула  её,  выскочила  во  двор  и,  опять  же  башкой  проломив  доску  в  заборе,  умчалась.  Фёдорыч  постоял  перед  дырой  в  заборе,  вмиг  вымок  под  ливнем  и,  вернувшись  домой,  перекрестился  на  образа. Гроза  не  унималась.  Ливень  был  такой,  что  казалось  вот-вот,  ещё  чуть-чуть  и  жилище  дрогнет,  сорвётся  и  поплывёт  по  воле  стихии  как  ковчег.

 

Из  угла  в  угол  метался  Фёдорыч.  Он  давно  раскаялся  и  за  веник  и   за  сквернословие.  Он  думал  о  Лесе.  Где  сейчас  это  беспомощное  существо?

Схватив  зонтик,  он  вышел  во  двор.  Вокруг  не  было  ни  души.  Фёдорыч  бродил  по  пустынной  деревне  и  звал:  Леся,  Леся…  И  вот  на  задворках  Волковки  увидел  он  свою  собаку.  Она  отбежала  подальше  и  в  ожидании  замерла.  Фёдорыч  позвал  её  снова.  Она  не  дала  к  себе  приблизиться  и  снова  отбежала.  Он  пытался  потихоньку  подойти   к  ней,   но  Леся  сторонилась  и  смотрела  настороженно.
Он  не  знал,  как  поступить  дальше.  С  деревьев  капало  за  шиворот.  Только  сейчас  Фёдорыч   словно  опомнился  и  огляделся.  Дождя  уже  не  было,  и  чёрная  туча  свалила  за  лес.  Он  свернул  зонтик  и  сел  на  пенёк.  Тишина  обволакивала  его,  но  эта  была  не  та  тишина,  что  перед  грозой. Тонкий  звук  выплыл  из  неё  и  пронзил  Фёдорыча.  Заговорила  и  заплакала  скрипка.  Она  виртуозно  потанцевала  перед  ним  и,  стихая,  удалилась.  И  грянул  симфонический  оркестр.  Он  разрастался  и  ширился,  заполоняя  собой  пространство.  И  тут  вернулась  скрипка.  Она  меланхолично  заметалась,  слилась  с  оркестром и  они  запульсировали  вместе.  И  наступил  божественный  экстаз,  когда  музыка,  подобно  космосу  не  имеет  ни  начала,  ни  конца. 
Фёдорыч  слушал  Сибелиуса,  глаза  его  увлажнились,  он  потрогал  пенёк  под  собой  и  позвал:  Леся,  Леся,  девочка  моя! – и  говорил  какие-то  ласковые  слова.  Собака  подошла  и  полизала  его  ладонь. 

 

Они  шли  домой.  Впервые   Леся  шла  без  поводка,  нога  в  ногу  с  хозяином.  И  опять  померещилось  Фёдорычу,  что  собака  слышит  скрипку,  потому  что  временами  она  посматривала   на  него  и,  что-то  несобачье  было  в  её  взгляде.  Так  под  концерт  для  скрипки  с  оркестром  и  дошли  они  до  дома  Лёши  и  Нюры.
Фёдорыч  подумал:  То  ли  зайти  к  ним  сейчас,  то  ли  отвести  Лесю  домой,  а  уж  потом  навестить,  как  обещал?  Тут  из  сеней  вышла  Нюра  и  остановилась  у  калитки,  как  бы  задумавшись.  Следом  появился  Лёша  и  тоже  остановился  и  задумался.  Он  поводил  головой,  явно  прислушиваясь.  И  Фёдорычу  показалось,  что  Лёша  тоже  слышит  Сибелиуса.  Между  тем  Лёша  наклонился  к  Нюре  и  что-то  спросил  вполголоса.  Она  вполголоса  ответила  и  прилепилась  к  нему.  Они  стали  миловаться.  Фёдорыча  же  они  не  заметили,  потому  что  он  с  Лесей  стоял  поодаль,  за  палисадником  с  сиренью.  Смутившись  свидетельством  увиденного  он,  крадучись  пошёл  домой,  посчитав  благоразумным  навестить  их  попозже.
Между  тем  Сибелиус  в  нём  не  умолкал.  Оркестр  бушевал,  как  штормящее  море,  а  скрипка,  словно  парус  металась  среди  волн.  Но  вот  море  стихло,  успокоилось  и,  скрипка  -  парус  безмятежно  поплыла  по  водной  глади.

Фёдорыч  увидел  Топтуна.  Он  стоял  на  том   самом  месте,  что  и  до  грозы,  в  центре  деревни.  Когда  Фёдорыч  подошёл  к  нему,  тот  беспокойно  огляделся  по  сторонам,  вознёс  глаза  к  небу,  да  так  и  замер,  даже  топтаться  перестал.  Томительно  помедлив,  он  уронил  просветлённые  глаза  на  Фёдорыча  и  многозначительно  молвил:  Да-а-а!..
Расставшись  с  Топтуном,  Фёдорыч  направился  с  Лесей  к  дому,  неся  в  себе  беспокойного  Сибелиуса.  Скрипка  солировала,  она  звала  в  неведомые  пространства,  откуда  не  хочется  возвращаться.  Из  калитки  вышел  сосед  Володенька  и  остановился  в  нерешительности.  Огляделся  вокруг,  как  бы  что-то  ища.  И  замер,  прислушиваясь.  Неподвижное  лицо  его  вдруг  изменилось  и  сделалось  каким-то  счастливо  детским.

– Какая  музыка!..  – сказал  он  и  судорожно  вздохнул. Слёзы  текли  по  его  щекам.

 

 

---

Владимир Парошин

---

 

 

 

  

 

 

---