Опубликованы комментарии к написанию работ "По Яузе", "Старый дом в Малом Колобовском переулке" и "Осколки старины". Перейти...
Опубликованы комментарии к написанию работ "Октябрь" и "Осенний свет". Перейти...
Опубликованы комментарии к написанию работ "Московский дом" и "На исходе дня". Перейти...
В архивах газеты «Труд» обнаружена статья. 20 лет спустя возвращаем утраченное. Текст статьи...
Вчера пересмотрел наш культовый фильм «Семнадцать мгновений весны». Рекомендую всем.
Тут как-то мой приятель нашёл в интернете программу "Искусственный интеллект". Вот что из этого получилось. Перейти...
Вояж в Париж
Париж - город особенный. Множество эпитетов можно перебрать в желании найти тот единственный, присущий именно Парижу. Но нет его, не существует этого всеобъемлющего эпитета. Но про Париж потом. А пока про Амстердам, где в ожидании пересадки, я маялся около пяти часов. Тут я без эпитетов. Не понравился мне Амстердам. И неважно, что я его совершенно не знаю, поскольку не был я в самом городе, не ходил по его улицам, не посещал музей Ван Гога, музей Мадам Тюссо, ихний Гринпис и ихние плантации тюльпанов. Мне аэропорта на всю жизнь хватило. А особенно таможенницы - тётки местной с колючими глазами.
- Ду ю спик инглиш? - спрашивает она.
- Ай до унт инглиш - отвечаю я.
- Шпрехен зи дойч? - спрашивает она.
- Нихт шпрехен - отвечаю я.
- Испано, итальяно?
- Ноу испано. Ноу итальяно.
А она, знай себе, по новой: «Ду ю спик инглиш?». А началось всё ещё в регистрации. Люди предоставляют загранпаспорт и проходят без вопросов. А ко мне вопрос. И, естественно, на английском. А всё дело в том, что лицо моё, скажем так, не совсем европейское. Ещё во времена советские меня милиция тормозила. Ладно, если за Кикабидзе принимали, но по большей части за моджехеда. И вот, поскольку я по английски не спикаю, по немецки не шпрехаю, то и пригласили меня в полицейский участок. Соединили по телефону с русской переводчицей, которой я на своём родном и поведал, куда я и зачем и, что платежеспособен я. Всё на сей раз обошлось, проводили меня за регистрацию, а там - таможенный досмотр. Шмон, в общем. Снял я куртку, ремень, часы, ключи и монеты на ленту выложил. И тут мигом вспомнил, что в кармане куртки у меня складной нож и отвёртка, которые я припас для демонтажа упаковки моих шести картин. И вот уже потрошат мой карман и спрашивают: «Что - это?». Я достаю свои бумаги на вывоз картин, где фото с них и, жестами, мимикой и всяческими ужимками изображаю пантомиму, как я выкручиваю шурупы из своей упаковки. А мне: «Ду ю спик инглиш?», а мне: «Шпрехен зи дойч?». И так раз десять, а может все двадцать. Я добросовестно отвечаю этой тётке с колючими глазами, что не разумею ни на том, ни на другом. А она меня прессует. В какой-то момент я понял, что идёт проверка на адекватность. И тогда спросил я её: «Ду ю спик рашен?». Это была ситуация, когда меня могли не пропустить на посадку, могли оставить здесь, в Амстердаме и, вообще, невесть, что могло быть. Но таможня что-то гневно сказала напоследок и махнула рукой: «Ступай, мол». Слава Богу - пронесло. Ждал я посадку на самолёт и думал: «Ведь Пётр Великий через вас «Окно в Европу» прорубал! Так почему же по-английски, по-немецки и на прочих языках - пожалуйста, а по-русски - ни фига. Где же ты наш Великий и Могучий? И понять хочу, к кому это верещагинское «За державу обидно!»? В общем, не нравится мне ваш Амстердам, тюльпаны вы этакие! Ну, хватит, всё! Улетаю в Париж.
Поселился я в районе Монмартра. Место известное, на слуху, но в социальном плане не вполне благополучное. В основном там арабы и негры. И в небольшом скромном отеле, где я снял номер, управляющим оказался алжирец. Звать его Мок. Аббревиатура из этих трёх букв нам, россиянам знакома, поэтому имя его я запомнил сразу. Он же называл меня мсье Парошин, видимо посчитав мою фамилию за имя.
Вечерело, когда из аэропорта на такси я доехал до отеля. Ночь накануне я не спал и поэтому был никакой. Чтобы потянуть время до сна, отправился я побродить по окрестностям Монмартра. Как удивительны и неповторимы мимолётные вечерние состояния. День угасает, а праздные парижане не замечают, как последние лучи солнца тают на верхних этажах и мансардах. Очень характерно для Парижа, что почти все его дома завершаются мансардами. И вот иду я вечерним Парижем, по карте сверяюсь, чтоб не заблудиться. И вижу огромную мельницу, ветряк весь в иллюминации. Как выяснилось, это знаменитое кафе «Мулен Руж». Множество вечерних кафе тут на каждом углу. Иду я одинокий и неприкаянный, а вокруг творится своя вечерняя жизнь. Подошел я к витрине, где посветлее, схему достал и сверяюсь, куда же меня занесло. Оказывается, это бульвар Клише. И тут меня под локоть придерживают. И сразу повеяло шанелями и диорами и пред глазами моими возникла визитка, на которой «Ню», по - нашему - девка голая. А негритянка что-то нежно лопочет по – своему, ангажирует, в общем приглашает. «Но, но!» - невольно вырвалось у меня. «Но, но, мадемуазель!» - и, совершенно не по джентельменски я избавился от неё, не помня, как очутился на противоположной стороне бульвара, откуда и сфотал сие чувственное заведение.
Совершенно измотанный и опустошённый добрался я до своего отеля, купив по пути две бутылки вина. Вино здесь дешёвое и натуральное. И за два – три евро ничуть не хуже, чем за пять – восемь. Подегустировал я от души и то и другое и уснул, совершенно растворившись вне времени.